В обнимку со сфинксом

Вы вся полны любовью ягуаровой,
Вы эгостка нежно-шелковистая,
Для обречённого полна вы чарами,
Я полюбил бы вас за миг до выстрела.

Вы Петербуржская болотно-сонная,
вы длинновзглядая, с лучом космическим,
Над вами сходится дыра озонная,
вы улыбаетесь эпизодически.

Вы вся фонтанная, вы вся интимная,
Вы безоглядная с оттенком золота.
Я зацелую вас в ночи индиговой,
Я разгадаю вас, зачем вы молоды.

Зачем вы нежная, о ком вы бредите.
Кому вы рдеете губами жадными,
Я зацелую вас, о, только встретите,
Я заласкаю вас - весну нежданную.

Двадцать девять А

Рядом стоишь, в оборотах сказуемых,
В деепричастиях,– ты подлежащее.
Косточки слов в тишине предсказуемой,
Сжатые вместе,– ужасно молчащие.

Я посылал эсэмэски сквозь сумерки.
Жёг провода, растворялся экранами,
Бился падучей от каждого зуммера.
Знал, что не выживу с этою раною.

И в вышину устремлялись ответные,
«Тише», «Пиши», «Да, я тоже». Не чаще ли?
Видел тебя сквозь волну сигаретную,
Сжатую этим. Ужасно молчащую.

Взгляды твои я хотел арестовывать,
Пусть там внутри оставляют царапины.
Да, я почти что машина без топлива.
Без тормозов, только прячу старательно.

Сядешь ко мне под «дуц-бацы», и мчащая
Чёрная ночь эти влажные карие
Вдруг захлестнёт. И, ужасно молчащая,
Ты улыбнёшься мне встречными фарами.

Параметры в норме

Когда разговор уже в прошлом,
Когда лишь пустяк
Тебя выделяет из прочих,
И ты, как варяг.

Ещё отвечаешь, ещё обнимаешь,
Зачем?
Параметры в норме
И встреча не тронет ничем.

Куда, ах куда
Вы тогда унесётесь в слезах,
Под шелест сомнений, охрипнув, шепнёте -
СЕЗАМ...

Никто не услышит.
Никто не откроет.
Зачем?

Параметры в норме,
И встреча не тронет ничем.

А если другом, то первым

Наколдуй мне разум, но чтобы остался рядом.
Не слугой, не куклой, не другом – бывает редко.
И не бойся, если сойду с ума.
Наши взгляды
Встретились.
Лист соскочил с каретки.

Не сегодня. Нет. И не станет больно. Точнее,
Больше чем есть.
Неважно,
Что не желаешь
ты
никаких агоний
Мне. Себе? Наверное… Тем прочнее
Разум. Всё напрасно, (имя),
я тоже об этом помню.

А ты ведь ведьма! И знаю, сильнее многих.
И чай по утрам с лимоном тебе уже носят. Верно!
Но плюшевым мишкой?
Замер.
Или слугой Артемоном?
Не стану!
А только бОльшим. И, если другом, то первым!

(А на листе – «Слугою, хотя бы..» - но это не текст, а нервы).

Царапая мой трафарет

Я вновь прикасаюсь к единственно милым плечам.
«Что слышишь? Что видишь?» - «Не знаю, не ведаю, нет…»
Ты мне говоришь:"Никогда не привыкну к речам",
Глазищами ведьмы царапая мой трафарет.

Меня уже нет, а на месте, где я побывал,
Заполнены книжки, их почерк порывист и прост.
Ты спрятана там, меж царапин, внутри покрывал,
И мне улыбаешься, зная ответ на вопрос.

Ты пишешь, что дни всё короче и сходят на нет.
Повесы и денди ушли провожать листопад.
Поэты молчат, и зима заметает их след.
Последние строчки ложатся в ослепший закат.

Ты пишешь, что пусто. И пляшут в стекляшках прудов
Замёрзшие фавны, впадая в губительный сплин.
Поэты исчезли, и звук их заблудших шагов
Не слышен берёзам, и холод ползёт из долин.

Всё будет не страшно, и даже простые слова,
Что мы расстаёмся. И вечность подходит к черте...
«Прощайте! Вы слышите?» - «Нет»! .. Это я целовал
Твой канувший образ, мой реквием этой мечте.

Сеньоре za

Качает Иванова ржавый крюк.
Ремень расстёгнут. Галстук смят и сорван.
На фотографии - гадюка из гадюк.
Из-за неё - смазливая Изора.

Она стройна, в глазах её туман,
В короткой юбке стиснутые бёдра.
Из-за неё. Рождествеский роман.
За выдру эту. Стерву. Падлу. Морду.

С тобой совокупляющихся губ...
Спины твоей жасминовую качку.
Вспотевшую, в растопленном снегу,-
Паук со стрекозою на карачках.

Растрёпанную, жадную, в пыли,
Измазанную мёдом, Элюара
Цитирующую, в спазмах:"Исцели!" -
Визжащую в лоскутьях пеньюара.

Нагую. Оголённую. Порно -
Графическую. Ласковую. Нагло -
Смущённую. Невинную. Давно
бесстыжую, затасканную за угол.

Из-за неё. С тюльпанами у щёк,
С волшбой в неподнимаемых ресницах,
В засосах, с хрипотцой, с "Молю!Ещё!",
С магнитом чуть пониже поясницы.

Из-за неё. В саднящее тепло,
Где голос плоти скользкий, словно сало,
И вязкий, как нагретое стекло,
И жуткий, как у гибнущих русалок.

Паук со стрекозою на ветру,
И крюк, напоминающий о прочем.
Однажды он не смог, и, по утру
Остыл. Качаясь. Мокрый. Жалкий. Скорчен.

Взломанный сон

Утро срывало с кровати последний визг…
Утро вставало, сметая обрывки снов…
Утро зияло бездной отвесно вниз.
Утро гасило звёзды прозрачным льдом.

День выползал из пропасти мудрым: « Жди!»
День, ускоряя лопасти, звал нас: «Ешь!»
День выносил из дома, бросал в дожди…
День заставлял нас действовать в мире «беж»!

Вечер сгибал усталостью, звал в кабак!
Вечер, стреляя в плоть, верещал: «Домой!»
Вечер рыдал у зеркала: "Всё! ШабАш!"
Вечер сжигал мосты и кричал: «Отбой!»

Ночь распыляла сажу по сгибам крыш.
Кыш!…Это тьма, касаясь, прошла рубеж.
Спишь? Это дно! Косая, чей облик рыж,
Движется, нежит, лижет, влечёт к себе!